Стивен Дональдсон - Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]

— Не могу!

Слабый всплеск был ему ответом, но и этот звук тотчас же угас в бездумном бормотании реки, а на воде не осталось даже кругов.

Кавинант сначала тихо сказал реке:

— Джоан к свадьбе я подарил пару башмаков для верховой езды.

Потом, дико потрясая кулаками, он закричал:

— Тебя удивляет моя импотенция?

Невидимая и недоумевающая, Лена встала и двинулась к Кавинанту, вытянув вперед руку, словно пытаясь смягчить удар, застигнувший ее врасплох. Но в нескольких шагах от него она остановилась, подбирая нужные слова. Наконец она прошептала:

— Что случилось с вашей женой?

Плечи Кавинанта дернулись, он хрипло сказал:

— Ее нет.

— Как она умерла?

— Не она — я! Она оставила меня. Развелась. Положила конец нашей совместной жизни. Тогда, когда была особенно мне нужна.

Лена возмущенно удивилась:

— Как такое могло случиться, если жизнь продолжается и сейчас?

— Я не живу. — Она услышала, как в его голосе снова закипела ярость. — Я прокаженный, грязный пария. Прокаженные — мерзкие и безобразные. И противные.

Его слова вызвали в Лене ужас и протест.

— Как такое может быть? — простонала она. — Вы не… противный. Что это за мир, который осмелился так обращаться с вами?

Его плечи снова дернулись, словно руки его сжимали горло какого-то демона-мучителя.

— Это реально. Реальность. Факт. Нечто, убивающее тебя, если ты в это не веришь.

Сделав отвергающий жест в сторону реки, он прошептал:

— Это сон.

Лена вспыхнула от внезапной ярости.

— Я не верю этому. Может быть, ваш мир. Но Страна… Ах, Страна реальна!

Кавинант почувствовал, что его спина словно одеревенела, и спросил с неестественным спокойствием:

— Ты что, пытаешься сделать из меня сумасшедшего?

Его зловещий тон озадачил и привел в уныние девушку. На мгновение ее мужество поколебалось; она почувствовала, как река и ущелье смыкаются вокруг нее, словно челюсти капкана. Потом Кавинант стремительно обернулся и нанес ей жгучий удар по лицу.

Сила удара заставила ее пошатнуться и вновь вступить в круг света, отбрасываемого гравием. Он быстро шагнул следом, с перекошенным ужасной ухмылкой лицом. С трудом удержав равновесие и бросив на Кавинанта один ясный и испуганный взгляд, она поняла, что он хочет убить ее. Эта мысль парализовала ее. Она стояла, окаменевшая и беззащитная, пока он подходил все ближе.

Подойдя вплотную к девушке, Кавинант сгреб обеими руками платье у нее на груди и разодрал тонкую ткань, словно паутину. Она не могла даже шевельнуться. Мгновение он смотрел на нее, на ее робкие нежные груди и маленькие трусики, с мрачным триумфом в глазах, словно только что разоблачил какой-то отвратительный заговор. Потом, схватив девушку левой рукой за плечо, он сорвал с нее трусики, одновременно повалив ее на песок.

Теперь Лена хотела было сопротивляться, но не могла шевельнуть и рукой, обезоруженная болью.

Мгновение спустя Кавинант всей тяжестью навалился на нее, и ее лоно пронзила дикая боль, точно белый огонь, и заставила ее закричать. Но еще не стих этот крик, а она уже знала, что теперь слишком поздно. Нечто, считавшееся у ее народа даром, было вырвано, отнято у нее.

Однако Кавинант не чувствовал себя вором. Оргазм низверг из него целый поток, словно он упал в Мифиль растопленной ярости. Задыхаясь в страсти, он почти терял сознание. Потом время, казалось, перестало существовать для него, и он лежал неподвижно несколько мгновений, которые, насколько он знал, могли оказаться часами; часами, в течение которых его мир, возможно, рассыпался, незамеченный.

Наконец он вновь ощутил мягкое тело Лены под собой и почувствовал, как она сотрясается от глухих рыданий. Он с усилием поднялся и, посмотрев вниз, в свете гравия увидел кровь на ее бедрах. Его голова мгновенно закружилась, и он покачнулся, словно заглянул в пропасть. Он повернулся и неуклюжими, нетвердыми шагами поспешил к реке, упал плашмя на скалу, и его стошнило. Воды Мифиль мгновенно все унесли, словно ничего и не было.

Он неподвижно лежал на скале, а его возбужденные нервы постепенно успокаивались. Он не слышал, как встала Лена и, собрав клочья своей одежды, пыталась как-то прикрыть наготу; как она что-то говорила, как потом покинула ущелье. Он не слышал ничего, кроме беспрестанного стенания реки, и не видел ничего, кроме тепла своей выгоревшей страсти, и не чувствовал ничего, кроме влажного, словно смоченного слизью камня под щекой.

Жесткое каменное ложе постепенно пробуждало Томаса Кавинанта от видений пылких объятий. Некоторое время он медленно плыл в поднимавшемся потоке рассвета, окруженный на своей аскетической постели раздумьями, рекой, отыскивающей свой путь, свежими ароматами утра, криками кружащих в небе птиц.

По мере того, как к Кавинанту возвращалось сознание, он чувствовал умиротворение, свою гармонию с окружающим, и даже непреклонная жесткость камня казалась ему уместной, необходимой частью утра в целом.

Первым его воспоминанием о прошедшей ночи было воспоминание об оргазме, о разрывающемся сердце, об облегчительном освобождении и удовольствии, столь драгоценном, что он готов был продать душу за то, чтобы сделать все это частью реальной жизни. Вспоминая и словно бы заново переживая эти ощущения, он испытал долгий прилив радости. Потом он вспомнил, что для того, чтобы получить все это, он причинил боль Лене.

Лена!

Перекатившись на бок, Кавинант сел. Уже совсем рассвело. Хотя солнце еще не поднялось над горами, все же в долине было достаточно света, чтобы Кавинант увидел, что Лены нигде нет. Она ушла.

Она оставила огонь гореть в песке, выше по ущелью от того места, где лежал Кавинант. Он с трудом поднялся и осмотрел все ущелье и оба берега Мифиль, надеясь найти какой-нибудь след девушки. О, лишь теперь его воображение представило месть Подкамников. Сердце тяжело бухало в груди; всем этим людям, сильным, как скалы, будет наплевать на его объяснения и извинения. Словно дезертир, он искал следы погони.

Но ничто не нарушало утреннего покоя, словно здесь не было ни людей, ни преступлений, ни стремления к наказанию. Постепенно паника Кавинанта пошла на убыль. Бросив последний взгляд вокруг, он начал готовиться к тому, что ему предстояло.

Он знал, что должен немедленно отправиться в путь, поспешить вдоль реки к относительной безопасности равнины. Но он был прокаженный и не мог так просто пуститься в одиночное путешествие, ему необходимо было подготовиться.

О Лене Кавинант не думал, он инстинктивно чувствовал, что не может себе позволить думать о ней. Он осквернил ее доверие. Осквернил доверие Подкаменья, в ярости прошедшей ночи он зашел слишком далеко. Это кануло в прошлое, безвозвратно прошло, это было иллюзорным, как сон.